Еду на работу. Утро, час пик, яблоку негде упасть. Через пару остановок после в трамвай заходят две тетки, лет эдак 50-ти. И начинается вой да причитания, одна другой подпевает: «ой, какая же ты бедная-несчастная, стоишь тут вся такая больная, после операции, да никто место не уступит». И так далее в том же духе. Причем произносится все это на тон выше всех остальных разговоров, шелестящих в трамвае. Народ стоит мертвой стеной, никто не шелохнется и не торопится уступать им сидячие места.
Еще через пару остановок в трамвай зашел крепкий такой пенсионер в опрятном костюме и спокойно встал в углу. На пиджаке у него были такие же лычки орденов, которые носил мой дед, ветеран второй мировой. Перед этим человеком сидеть мне совесть не позволила.
Оставшееся время в пути я размышляла, почему у одних людей до глубокой старости остается неподражаемая ясность в глазах (а ведь ветеранам войны, оставшимся в живых, сейчас уже не меньше 80-ти лет), другие же, стоит им пересечь черту пенсионного возраста, считают, что теперь им все должны, стараясь это всячески подчеркнуть, доказать, надавить, выжать.
Мне кажется, что человек, который был солдатом на той страшной войне, даже в старости не может позволить себе скулить и жаловаться. Я не знаю про всех, да и не могу знать - я только вспомнила своего собственного деда. Боюсь, что только многим из них не понять, почему некоторые «дружественные» народы сейчас позволяют себе называть советских солдат оккупантами? А как-то нелепо стыдно перед памятью моего деда.