А по ночам так и подмывает растечься сладкими песнями, глядя на сопящее продолжение рода, которое только что беспринципно потребовало перетащить его из детской кроватки-загона на родительский диван. Чадо. Чудо. Вдруг засмеялся во сне, через минуту всплакнул. Подошла, поцеловала в волосы, спим дальше. Насыщенный сегодня был у ребенка день, разноплановый, и в центр города спонтанно и внепланово выбрался и с кучей народа пообщался. Долго засыпать отказывался, даже на руках у родителя.
А я все пишу, пишу. Хм, как они записывают за ними каждый шаг? Как находят в себе силу в нужные моменты поставить правильный знак препинания? Нет, есть, конечно, и предел материнских записей про то, как ходили на горшок и отлупили в песочнице соседскую девчонку. Я и на это не способна. А ведь он растет, да так стремительно, что у меня перехватывает дыхание. Я еще больше чувствую свою материнскую нерадивость, что не останавливаю внимание на нем, таком замечательном и солнечном, моим единственном и любимом детеныше. На что я смогу оглянуться через год, два? Чуть ли не дико звучит, но у меня и сыном практически нет совместных фотографий. В лучшем случае, Василий на руках у папы. И не то, чтобы я вцепилась в камеру мертвой хваткой. По большому счету я не задумываюсь над этим, муж и подавно. И лишь когда подхватываю сына на руки, тащу в подоконнику поглазеть во двор и мельком упираюсь взглядом в наше с ним отражение в зеркале, тогда пытаюсь поставить где-то там себе галочку, что непременно надо…
Сейчас… Нет, не так. Совсем недавно что-то мне подкинуло мне идею насчет семейных фотографий. Может быть это неумолимо приближающееся тридцатилетие так довлеет? Или я панически боюсь упустить момент? Мысль о том, что ничто не вечно в этом мире не покидает меня. Даже не так: я не вечна. Поэтому надо сделать очень многое. Здесь и сейчас. Вовсе не потому, что бы мне была память, или кому-то была обо мне память. Словно игран в самообман, будто я могу таким образом остановить время. Нет, не так. Выхватить у него, у времени, кое-что особо ценное.